Воспоминания блокадников

Я работал в системе Ленэнерго с самого детства. 1 января 1942 года меня взяли на пятую городскую электростанцию, а после я работал в ремонтной мастерской «Ленэнерго».

От холода в городе трескались батареи, замерзали трубы, и моя бригада занималась тем, что чинила их. Кстати, само здание Ленэнерго на Марсовом поле тоже сильно пострадало.

В августе 1942 года я поступил в охтинскую снайперскую школу. Нас учили стрелять до сентября 1942 года. Я был одним из первых учеников школы, лучший стрелок. В октябре 1942 года нас собирались направить на фронт.

Как сейчас, я помню, что нас обмундировали, мы выстроились в строй, готовые по команде броситься в бой. Нас принимать приехал Кузнецов.
Прошел, посмотрел, остановился рядом:
— Сколько лет?
— 17…

Он повернулся, подошел к нашему командиру, что-то сказал и — нас отправили переодеваться в гражданское. Мы были нужны в городе. Выпускников Охтинской снайперской школы отправили на защиту Смольного. Там находился военно-учебный пункт, на котором мы тренировались и обучали молодежь, которая приходила к нам.

В 1943 году нас призвали в Токсово в 7 артиллерийский запасной полк. Назвали курсантами (хотя мы были подготовлены) и учили, как курсантов. Мне кажется, что это было потому, что нас, рожденных в 1925 году, берегли. Ведь те мальчишки, которые погибли на фронте за первый год войны, были 1923 – 24 гг. рождения. Нас хотели сохранить и придержать.

Там же, в Токсово, со мной произошел случай, изменивший всю мою жизнь.

Существовала известная школа АИР – артиллерийская инструментальная разведшкола. Ее сотрудники использовали опыт финской войны: в это время впервые проводились учения на определение места положения врага по звуку артиллерийских снарядов. Уже были разработаны специальные инструменты, которые применялись в артиллерийской разведке.

Однажды нас построили: приехало какое-то начальство. Нам устроили смотр. И пока мы стояли в строю, к нам подошел капитан Грызлов. Он прошел мимо, а потом вдруг остановился рядом со мной и быстро-быстро спросил:

— Площадь треугольника?
— Площадь треугольника равняется половине произведения его стороны…

Меня взяли в АИР. Оказалось, что это была такая проверка сообразительности и подготовленности бойца. Меня готовили с апреля по октябрь 1943 года, и в звании младшего сержанта выпустили на фронт.

Потом разведчиков тайком переправили на большую землю, через некоторое время мы оказались в Москве. Оттуда нас бросили в Смоленск.

В начале 1944 года мы с тяжелой артиллерией шли от Смоленска к Витебску. Участвовали в боях, были переправлены под Могилев. Там были у Рокоссовского, во Втором белорусском фронте. Прошли всю Белоруссию, дошли до Польши, где немцы защищали каждую пять земли.

В составе полка резерва Главного Командования, наш 41 гвардейский артиллерийский полк участвовал во всех крупных боях 1944 – 45 г.: и в Восточной Пруссии, и в операциях с американцами и англичанами на берегу Балтийского моря, и в Польше.

Алексеев Николай Евгеньевич

Память о войне никуда не уходит.

Во время войны я проживала в Ленинградской области, в Лодейнопольском районе. Мать умерла, когда мне было 2 года, отец был из репрессированных. Мы жили втроем – с ним и бабушкой, которой было уже 92 года. Забрали у нас все, на 5 – 6 хозяйств ставили корову. Она давала мало молока, а среди нас были маленькие дети…
Моя трудовая деятельность началась с первых дней войны. Меня мобилизовали в 12 лет, а в 13 мы уже не считались детьми.

Что я делала? — работала. Сначала мы хотели уехать, но ничего не получилось. Дорога, которая шла между Тихвиным и Лодейным полем до Ленинграда была разрушена. Мы остались в селе. Ездили в Пашу за едой, там еще было тогда хоть какое-то продовольствие. Сплавляли лес для Ленинграда. Собирали замороженный картофель для эвакуированных и бойцов. Летом бегали за зеленью. В 1941 году привозили людей, пока можно было, на любом транспорте. И пока не кончилось продовольствие, которое доставлялось нам на самолетах — они садились прямо в поле. Возились с переправленными через Ладогу детьми, откармливали их. Перетаскивали на санках и лошадях дальше, чтобы не останавливался поток тех, кому нужна была наша помощь.

Однажды к нам прибыли дети, мы хотели оставить их на день – такие уставшие были. Но сказали – нельзя, потому что всякий, кто оставался, должен был начинать работать. Они продолжили двигаться вперед, и в следующую ночь погибли в бомбежке у Бабаево…

Какой была война? — жестокой. Голодной, холодной, страшной. Но мы не плакали. Мы вообще не жаловались. Страшно было, когда разбомбили Бабаево, эта станция была совсем рядом с нами. Горел город целую ночь. Видели, как горела Званка, что с Тихвином. Но нас не эвакуировали. Кто мог, тот строил землянки. Мы жили на мельнице, потому что отец работал там.

Самое острое мое воспоминание – захват Тихвина. Он был оккупирован немецко-фашистскими войсками с 8 ноября по 9 декабря 1941 года. За этот месяц город был разрушен. Мы думали, что это будет вторая блокада, как у Ленинграда, для которого мы, 12 – 13 летние подростки делали все, чтобы он выстоял.
Чтобы освободить его, мы должны были отстраивать дорогу Тихвин – Лодейное поле – Ладога, по которой шли наши войска. Носили песок, засыпали болота, чтобы сделать ее напрямик…

В 1944 году мы с семьей перебрались в Ленинград. Там помогли детям, вылечили их. Я поступила в училище, потом меня направили в детский сад при «Ленэнерго». Там я проработала 50 лет.

Что я видела? — Слезы. Когда провожали на фронт солдат, плакали, но не осознавали в полной мере тот кошмар, который наступит в тылу. И когда окончилась война, мы тоже плакали.

Галина Антоновна Сухинина

Перед началом ВОВ наша семья жила в Стрельне, что недалеко от Петергофа. В большом деревянном двухэтажном доме, принадлежавшем канифольному заводу, на втором этаже находилась наша однокомнатная квартирка с балконом, который выходил в сад, где было много сирени.

Наша семья состояла из трех человек – папа работал на Кировском заводе, мама не работала, я была единственным ребенком. Мне было 6 лет.

Дом был расположен недалеко от парка, где на берегу Финского залива стоит Константиновский дворец.
Очень ясно помню то воскресенье, 22 июня 1941 года, которое разделило нашу жизнь на 2 части – до войны и после.
Люди в парке, услышав сообщение о войне, быстро покидали место отдыха. Переполненные трамваи увозили встревоженных и озабоченных горожан в Ленинград.

В нашу семью война вошла с первых дней. Отец ушел на фронт в составе Кировской дивизии народного ополчения. Помню, как мы с мамой его провожали на площади у Нарвских ворот. Враг стремительно приближался к городу.

Больше мы не жили в Стрельне, а переехали в Ленинград на Коломенскую улицу в дом 11, в квартиру моей тети, маминой сестры. Кроме тети (Анны Ивановны Шиловой) там еще жили ее взрослые дети. Несколько раз мы еще ездили в Стрельну, мама перевезла кое-какие вещи, в основном одежду и документы. И ночью, и днем в небе видны были воздушные бои наших и немецких самолетов. Однажды нашу электричку обстрелял из самолета немецкий пулемет… вскоре Стрельна оказалась в руках немцев.

Мы с мамой считались беженцами. Все имущество моих родителей – мебель, книги, домашние вещи – остались в том доме, что сгорел, т.к. канифольный завод горел во время боев.

От папы приходили письма… уже позже я узнала, что их дивизия воевала в очень тяжелых условиях на Лужском рубеже, несла огромные потери. Отец был ранен осколками взорвавшейся мины. Был госпитализован, однако госпиталь попал в окружение, и отцу пришлось пешком пробираться в Ленинград.
Продовольственные карточки в Ленинграде были введены 18 июля 1941 года. По ним мы получали хлеб – мама 600 г, я – 400. Никаких продуктовых запасов у нас не было. Начались и все усиливались налеты вражеской авиации. Бомбы падали на заводы, фабрики, жгли дома, гибли мирные жители. С каждой воздушной тревогой мы спускались в бомбоубежище и там сидели, ожидая отбоя.

2 сентября в Ленинграде было произведено первое снижение норм продажи хлеба.
Мы с мамой стали получать по 300 г.
12 сентября — второе снижение норм, дети до 12 лет получали по 300, неработающие взрослые по 250 г.
1 октября – третье снижение норм, мы стали получать по 200 г.
13 ноября – четвертое снижение норм, мы стали получать по 150 г. К тому моменту хлеб содержал 25% целлюлозы.

В октябре 1941 года мы переехали на Пискаревку – там располагалось место службы отца. Нас поселили в маленькой комнате, где была узкая железная кровать, небольшой стол у окна, круглая печка и радио. Воду носили ведром из колодца, который был во дворе дома. Света электрического уже не было. Освещались коптилкой.

Самая наша тяжелая и страшная зима 1941 – 42 гг. 20 ноября произошло пятое снижение норм выдачи хлеба. Мы стали получать по 125 блокадных грамм с огнем и кровью пополам…

Меня часто оставляли дома одну. Мать уходила на разные работы: уборка снега на улицах, разборка деревянных домой, заборов на дрова, затем работы прекратились.

Каждое утро в 6 часов мама заставляла себя встать и идти в булочную в очередь за хлебом. Иногда удавалось поменять вещи на еду. Купить дуранду. Мы собирали сосновые ветки, варили в воде и пили отвар.

Радио было той ниточкой, которая поддерживала нас веру в победу. Когда прекращались передачи, работал метроном, который показывал, что радио работает.

25 декабря была первая прибавка хлеба. Мы стали получать по 200 граммов. 24 января вторая прибавка – стали получать по 250. Сказывались результаты ледовой Дороги жизни.

В марте 1942 года мама пошла на Коломенскую, узнать – живы ли родственники. Они были живы, но очень слабы. Были сожжены буфет, шкаф, стулья, мандолина…

С весны 1942 года начался новый период моей блокадной жизни. Мама стала искать работу и вскоре поступила в военизированную охрану на фабрику Красный футлярщик (Лиговский, 123). Меня устроили в детский сад. Летом начались прогулки. Мы гуляли в садике на углу Коломенской и Свечного… Потом я пошла в школу (1 класс 300 школы на Большой Московской).

На всю жизнь мы, дети блокадного Ленинграда, сохранили благодарность всем взрослым, которые, рискуя жизнью, спасали нас и сохраняли для будущей мирной жизни.

Кира Георгиевна Слуцкая

С момента начала Великой Отечественной войны и ее первого периода мы жили надеждой, что полоса неудач скоро кончится. Ни мы не могли подумать, что это будет длиться долго для нас.

Ноябрь 1943 года нас призвали (призывали мой год, 1926). Хорошо, что мы подросли.

Мы попали в войска Третьего Белорусского фронта под командованием И.Д. Черняховского, в 54-ю гвардейскую дивизию, которая в 1944 году как раз набирала пополнение в Белоруссии. 23 июня 1944 года танковая дивизия вела нас вперед – и вот мы уже переступили границу.

Теперь наши войска собирались войти в Восточную Пруссию, цитадель Германских войск. У всех было огромное желание достать это логово.

Даже командование хотело этого, оно дало задание артиллерии выбрать гаубицу и поставить ту на передовую, чтобы обстрелять противника.

2 августа 1944 года мы доставили 8 тонную гаубицу прямо под нос противнику (это было в 30 метрах, но далеко от нас). В 22-00 по команде «За родину!» мы начали обстрел. Каждое ядро было подписано мелом – «За разрушенный Минск», «За Сталинград», «За Белоруссию», «За Смоленск»… Мы расстреляли весь запас. А когда окончили, прицепом оттащили пушку (39-22, она находится в Центральном музее военных сил). Противник открыл огонь тогда, когда уже никого не было. Они перепахали пустое поле!

А наши войска оказались из всего Белорусского фронта ближе всех к Восточной границе. 15 октября 1944 года мы переступили границу Восточной Пруссии… Они дрались за каждый кусок земли – территория оказалась очень сильно укреплена! Отвоевав себе немного времени и земли, мы передохнули перед самым решительным броском на Берлин. Ждали союзников. И вот в январе 1945 года по просьбе Черчилля мы (еще не до конца окрепшие и подготовленные вести сражение на территории противника) поднялись в атаку. 12 января Сталин отдал приказ о движении вперед.

14 января я был ранен осколками взорвавшейся бомбы и провел следующие полгода между жизнью и смертью.

А 18 февраля в Мельзаке (Восточная Пруссия) умер генерал армии И.Д. Черняховский, тот самый, что не погиб при страшных боях 1941 года, когда он полковником держал оборону на Западной Двине.

Константинов Владимир Николаевич

Пехота… Сколько её солдат было на фронтовых дорогах Отечественной… Именно они шли грудью вперед на врага, принимая на себя основные удары противника. Владимир Андреевич Припадчев – один из немногих пехотинцев, доживших до наших дней. Ведь сегодня с нами совсем мало ветеранов войны, а тех, кто был в самой гуще сражений, и вовсе единицы.

Мы сидим в уютной квартире участника Великой Отечественной войны, ветерана карельской энергетики за чашкой ароматного чая. Владимир Андреевич по крупицам вспоминает события давно минувших дней. Ему почти 89, но наиболее яркие и трагические события не стираются из памяти даже спустя шесть с половиной десятков лет.

Родился наш герой в селе Крутое, под Воронежем. Володе было всего 15 лет, когда семья переехала в Ростов. После семилетки он пошел учеником на авиационный завод, при котором было ремесленное училище. Выучился на слесаря и собирал самолеты – легендарные И-16. С началом войны завод эвакуировали, и Владимир пошел добровольцем на фронт.

– Вам же еще и восемнадцати не было, как же взяли?

– Брали всех, лишь бы мог винтовку в руках держать, – отвечает он.

Но ему досталось оружие потяжелей винтовки – станковый пулемет «Максим». Первое боевое крещение принял под Таганрогом весной 42-го. Форсируя реку Миус, Анапский стрелковый полк вброд, по пояс в воде, пошел на блиндажи противника, отвлекая на себя силы врага. Конечно, этот шаг был смерти подобен, ведь шли на фашистов вру¬копашную, в полку на десятерых была всего одна винтовка.

Из пяти тысяч бойцов после этого боя осталось в живых около 200. Потом уже в составе Воронежского фронта, Владимир Андреевич освобождал Венгрию, Австрию, Польшу, Чехословакию. За бой под Бреслау командир отделения Припадчев получил медаль «За отвагу».

Победу он встретил на границе Польши и Германии. На вопрос, что значит для него день 9 мая, подумав, ответил: «Радость и обида. Радость – понятно, а обида – за тех, кто не дожил…»

После войны Владимир Андреевич приехал в Карелию.

– Шорник. Вы слышали о такой профессии? – вдруг хитро улыбнувшись, спрашивает он. – Механизмы и оборудование на заводе тогда приводили в движение с помощью ременной передачи, так вот мы с напарником надевали эти ремни, сшивали их, когда они рвались от постоянной эксплуатации.

Здесь же Владимир встретил свою будущую жену Александру. Поженились, вырастили двух прекрасных дочерей – Людмилу и Светлану. Вместе они прожили долгую счастливую жизнь, сыграли золотую свадьбу. Она тоже, как рассказывает Владимир Андреевич, в войну прошла в составе МПВО, охраняя железные дороги и другие важные объекты от налетов вражеской авиации. У прославленного пехотинца пять внуков и 9 правнуков. Скоро будет 10. Конечно, когда вдруг собирается вся большая семья, за столом тесно. Но, как говорится, в тесноте, да не в обиде. Глядя на своих дочерей, внуков и правнуков радуется и сам ветеран. А иначе быть не должно, ведь он пехотинец победившей армии!

Как в любви к женщинам, так и к профессии, Владимир Андреевич однолюб. С самого начала строительства Петрозаводской ТЭЦ монтировал на ней оборудование, да так и остался здесь работать. Его труд отмечен не одним десятком грамот и благодарностей. И да-же выйдя на пенсию Владимир Андреевич не мог усидеть дома. Да и опыт, знания нужны были производству. Еще 16 лет он каждое утро приходил на станцию и отдавал себя без остатка любимому делу. И сегодня не чувствует он себя оторванным от коллектива. Живо интересуется нынешним положением дел на предприятии, расспрашивает о людях, с которыми довелось вместе работать, полон оптимизма и радуется жизни.

– А еще хочу поздравить с праздником всех наших, всех с кем работал! – говорит Владимир Андреевич. – Это ведь наш праздник, народный. К Победе шли всем миром, всей страной!

Припадчев Владимир Андреевич

До Великой Отечественной войны я с родителями жил в поселке Невдубстрой (ныне город Кировск Ленинградской области). Поселок возник в 30-е года прошлого века в связи со строительством электростанции (8 ГЭС). Развивающейся промышленности Ленинграда нужна была энергия.

Место строительство Невдубстроя — левый берег Невы в 50 км км от города вверх по течении. А так как на правом берегу располагался поселок Невская Дубровка, то наш поселок строителей назвали Невдубстрой.

Стройка была под постоянным контролем руководителей города, не раз приезжал в Невдубстрой Сергей Миронович Киров, и поэтому после войны поселок был переименован в Кировск.

Вначале для строителей и работников электростанции строили бараки, затем более теплые дома. И перед самой войной было построено 4 теплобетонных дома. В одном из таких домов получили квартиру мои родители. В семье было 2 детей. Мне в 1941 году перед войной было неполных 9 лет, моему брату – три с половиной. Первый класс я окончила в Невдубстрое.

22 июня 1941 года день начала войны я помню очень хорошо. Было воскресенье и мы, как и многие жители поселка, отправились утром на берег Невы позагорать. Левый берег в этом месте был высоким и песчаным. Часов в 12 или немного позже кто-то прибежал на берег и сообщил, что по радио передают о войне. Буквально на следующей неделе начались работы по рытью щелей около наших домой. Глубоких канав, стены которых закрыты деревянными щитами, чтобы не осыпалась земля. В эти щели должны были прятаться жители, если будет обстрел.

Было принято решение отправить женщин и детей в глубь страны. На электростанции для этой цели стали готовить железнодорожный состав из теплушек – товарных вагонов. В них перевозили в мирное время различные грузы, зерно и оборудование. В одну и в другую сторону от ворот в вагоне настелили в два яруса нары из струганных досок. Посреди вагона установили круглую железную печку. Руководители электростанции проявили заботу об отъезжающих семьях. Пока мама получала продукты в магазине, переоборудованном из старого барака, я с приятелем сидел на завалинке.

Дома все продукты сложили в детскую оцинкованную ванночку. Я особенно запомнил огромную головку голландского сыра, которую принесла мама. Собрали вещи… На следующий день отправились грузиться в эшелон.

Состав отправился во Мгу. Там мы должны были пересесть на другой поезд, чтобы последовать до Краснодара или Краснодона. Однако… наш состав, не доезжая до Мги, остановился. Мы выяснили, что 30 августа 1941 года Мга была захвачена, и железнодорожная связь с Ленинградом оборвалась.
Уехали бы мы на день раньше и приехали бы мы прямо в лапы немцам…

В Невдубстрое было очень тревожно. Детям запрещали ходить на улицу, в парк… На следующий день после неудачной попытки уехать мама собрала нас и мы поехали к тете в Ленинград. Она жила на Невском, д. 66 (Лавка писателей). Никаких автобусов в город не было, так что мы поехали в город на поезде, до которого добирались на буксире через Неву.

Папе удалось выслать в город ванночку с продуктами и кое-какими вещами.

Именно эта ванночка спасла нам жизнь зимой 1941 – 42. Потом я долго смотрел на нее, когда она пустая висела на гвозде, напротив моей кровати.

Папа оставался на электростанции в составе группы, которая готовила работников для взрыва станции. Но этого не понадобилось, и в первой декаде сентября он прибыл в Ленинград.

Так началась наша первая тяжелая блокадная зима…

Александр Иосифович Слуцкий