Алексей Васильев
До войны я учился в техникуме при судостроительном заводе Марти на конструкторском отделении. Но началась война... Нам предложили уехать в Пермь. Но отец был категорически против:
Какая Пермь? Еще не хватало! Забирай документы!
Деваться некуда! Двадцатые числа августа, немцы около Ленинграда, а я поехал забирать документы. Оттуда едва выбрался, до Мги на поезде не добраться, пришлось идти пешком по назиевским болот, а там до станции Войбокало. По дороге я потерял шапку, на последние деньги купил белую кепку-шестиклинку. Красивая была шапка, но ее сверху было видно, с самолетов, я ее в вагоне оставил.
Под непрерывными бомбежками днем и ночью энергетики несли свою вахту, обеспечивая Ленинград электроэнергией. Из сотрудников станции сформировали два отряда народного ополчения (160 и 250 человек), а в рабочем поселке Невдубстрой были созданы истребительные отряды — бойцы отправлялись в разведку, уничтожали десантников близ поселка Мга.
Добрался до Волхова. Отец был на станции оставлен в числе 28 эксплуатационников. И мы ждали отправки, была машина у станции, лошадь была, так что нас могли вывези в тылы к Лодейному Полю, а там в обход Тихвина. Но получилось так, что я остался.
В городе был госпиталь, где производилась первичная обработка, полостных операций не делали. Там то я и пригодился. Воду кипятил, шприцы стерилизовал, разные поручения выполнял — куда пошлют.
В декабре, когда начались обстрелы шрапнелью, мы отправляли в тыл раненых. Потом я попал в другую воинскую часть, помогал повару. Там было лучше, но надо было чистить картошку, а солдаты-шоферы все время грязные, голодные — пропадали сутками, из еды у них были разве что сухари. Приедут и тут же спят прямо в одежде, и снова завтра ехать. И ездил я сопровождающим машин до Ленинграда по Дороге жизни через озеро. Мы же не знали, что это та самая Дорога жизни. Остановились среди поля, проверка, отчитался, приехали в город, разгрузились, в окопе пересидели, стемнело и обратно.
А потом немцев отогнали. Это было 19 декабря. Годовщина станции. На станции оставались — работники, охрана, офицеры генерала Чекина. Вышли утром — тишина, не стреляют немцы почему-то, а они отошли — почувствовали, что будет окружение. Нас забрали особисты, документы отобрали, справок не оставили — еще попадут врагу. Детям дали метрики. У нас и паспортов не было — негде было получать — 41 год! Нас поставили расчищать дорогу на Тихвин, разминировать. Разминировали, конечно, специалисты-минеры, а мы обезвреженные мины таскали и складывали на платформу. Давали нам по полкило хлеба к концу дня.
В августе 1942 года на заседании Военного совета было принято решение о прокладке по дну Ладожского озера электрокабеля, по которому электроэнергию с Волховской ГЭС планировалось передавать в Ленинград. Начальником строительства подводной линии электропередачи назначили автора этого смелого проекта — главного инженера «Ленэнерго» Сергей Васильевич Усов.
Трудность заключалась в том, что прокладка кабеля должна была производиться тольконочью. Близость линии фронта делала любые операции с кабелем в дневное время опасными.
Сооружение всех объектов электропередачи Волховская ГЭС — Ленинград, включающей три подстанции, более 200 км воздушных линий, 5 ниток подводного кабеля, было выполнено за 45 дней вместо 56!
А после мы оказались кто где, кто на железную дорогу пошел, кто на заводы по ремонту танков, двигателей, которые стали образовываться. А меня спрашивают — родители где? Работают на Волховской ГЭС. А вот иди на Волховскую ГЭС. Пришел как раз в мой день рождения — 16 января. Мне 16 лет, так что я уже мог быть принят на работу. И тогдашний главный инженер Ковальчук Петр Александрович, знавший моего отца — он мастером был, а потом начальником цеха стал, спрашивает: «Кем ты хочешь быть — слесарем или монтером?». Я не очень понимал разницу. Хорошо, вот группа завода Сталина, регуляторщики. Евгений Иванович Корженевский взял меня в ученики и натаскивал по регуляторам скорости, по всем механизмам, я начитался и стал понимать. А после пуска машины готовили кадров для машинистов. Машинисты-то были, а вот помощников — нет. Пока были одни малые машины, машинисты справлялись — был старший и машинист. А тут еще машины появились — вторая, третья. Так я попал в помощники. В сентябре 1942 года сдал экзамен и все, а в 1943-м меня уже назначили машинистом — кого-то в армию взяли, кто-то заболел, и так я машинистом проработал лет семь.
Хорошо помню День Победы — мы ждали его. К тому времени у меня обострилась болезнь, царапина была и осколочек маленький. В 1945 году меня один из руководителей-ленинградцев отправил сделать операцию. Я ему говорю: «Врачи все хорошие на фронте, а тут молодые». Он мне: «Давай в Ленинград поехали». Уже была дорога освобождена, но пропуска нет. «Я вышлю машину, тебя на вокзале подберут прежде чем арестуют».
Сделали операцию в госпитале. Приехал домой 6 мая, была Пасха, мать яйца красила. Весь народ хлынул в город. В Волхове есть такой Почиваловский садик — каменные дома начинаются на Волховском проспекте, там между двумя шеренгами домов прямо против алюминиевого техникума. Там тогда ничего не было, была попытка сделать фонтан — сделали чашу еще перед войной, а воды нет. У этой чаши трибуну соорудили. Столько народу, столько все выступали, говорили без всяких президиумов, пока не замерзли — день был между прочим прохладный, снежок срывался, ветер северный. Вот так прошел день. А вечером в клубе собрались — мы молодежь, нам 17-19 лет, нас на застолье не приглашали, но танцы были, потом разошлись. Было особое состояние, не передать это, это не просто радость — а какое-то общее воодушевление. Все говорили, чего говорили — не ясно, что хотели — тоже не ясно, одно определилось: мы поняли в годы войны, что мы ничего не знаем. Мы много не знаем, и потом стали все идти на учебу — кто куда.
В 1946 году у меня был разговор с Графтио. Я тогда занимался на заочном, и у меня были разложены на столе запрещенные в то время физика, электротехника, еще что-то. Я мог читать там только правила технической эксплуатации и технику безопасности. И вдруг из-за машины выходит Сидоров Михаил Михайлович, тогда уже главный инженер Ленэнерго, а раньше наш главный инженер, и Графтио. Я встал, рапортовать надо главному. Сидоров мне говорит: «Алеша, не надо». Графтио сразу подошел к моему столу — книжки увидел, полистал, говорит: «Какая хорошая книжка — Ганс Гюнтер «Электротехника для всех». Я подрастерялся, думаю — нагоняй будет. Сидоров ничего не сказал, а Графтио говорит: «Вот хорошо, что люди занимаются делом». И нечего мне не было, и больше того — разрешили учебники, а вот романы нельзя. Он еще спросил меня: «Вот вы молодой человек, не скучная работа? Вроде стариковская».
— Генрих Осипович, а я же занимаюсь, — ответил я.
Я проработал на Волховской ГЭС 44 года. В командировки ездил, но перейти на другую станцию не было желания. Это привязанность. Я не столько собака, сколько кошка — привыкаю к месту, а не к людям. Никогда не думал, что до таких лет доживу — 89 это неприятно много. Лучше 69, конечно. Так вот, я как-то проходил медицинскую комиссию. Молодая женщина врач спрашивает: «На что жалуетесь?».
Отвечаю: «На возраст».
«А еще?».
«И на медицину».
«А на нас за что?».
«За то, что вы такие же беспомощные, как и я».
«А сколько вам лет?».
«80».
«А что вы хотите?».
«Я хочу 60».
Заулыбалась. Возраст не столько награда, сколько наказание. Я и теперь все время занят, только слышать стал хуже. Удовольствие жить влечет за собой обязанность умереть. Наверное, смысл жизни — это продолжение этой самой жизни.
